Архимандрит Аввакум (Честной)

Имя талантливого востоковеда, опытного дипломата и переводчика, принимавшего участие в кругосветном плавании на фрегате "Паллада" в составе экспедиции Е.В. Путятина, архимандрита Аввакума (в миру Дмитрия Семеновича Честного), ныне, к сожалению, почти забыто, как забываются многие значительные события и лица нашей истории. Все, что напоминает нам об этом замечательном человеке - страницы книги «Фрегат "Паллада"» И.А. Гончарова, те добрые слова, которые сказал их автор о своем спутнике Аввакуме, и маленькая речка на Дальнем Востоке, названная в честь ученого Аввакумовкой[1]. Тем интереснее для нас обратиться к жизни архимандрита Аввакума, и тем важнее для историков и исследователей творчества И.А. Гончарова публикация отрывка из дневника Аввакума, хранящегося в Государственном архиве Тверской области[2] и до сегодняшнего дня не известного ученым, в котором беспристрастно запечатлена история русской миссии в Японию в течение 7 месяцев: с 1 июня по 31 декабря 1853 г. На заседаниях Тверской ученой архивной комиссии дважды принимались решения о публикации рукописей Аввакума[3], однако выполнены они не были. В “Тверских епархиальных ведомостях” была лишь напечатана биография Аввакума с описанием этих рукописей[4] (краткая биография Аввакума с указанием его публикаций имеется также в “Русском биографическом словаре”[5]). Нужно отдать должное автору публикации в “Тверских епархиальных ведомостях” (имя скрыто за инициалами И.П.С.), его статьи - не сухой перечень событий, а занимательный рассказ, который, что немаловажно, строится на обширнейшем материале, с привлечением всех печатных свидетельств об Аввакуме и с учетом его трудов. Однако сегодняшнего исследователя эта биография не может удовлетворить, что обусловливается, в первую очередь, выявлением новых фактов.
Уже дата рождения Дмитрия Честного, указанная в “Русском биографическом словаре” и “Тверских епархиальных ведомостях”, - 18 сентября 1801 г. - вызывает сомнения. В аттестате, выданном Санкт-Петербургской духовной академией в 1829 г., Дмитрию Честному 30 лет, то есть год рождения - 1799[6]. Однако по данным ученических ведомостей Старицкого уездного училища и Тверской духовной семинарии год рождения Дмитрия Честного - 1804: в “Годичной ведомости о учениках Старицкого духовного уездного училища за 1818 г.” Дмитрию Честному 14 лет[7], а в “Годичной ведомости об учениках Тверской духовной семинарии за 1822 г.” - 18 лет[8]. Эта дата представляется наиболее вероятной, тем более что год рождения, указанный в аттестате Санкт-Петербургской духовной академии, скорее всего, объясняется существовавшим в то время духовным регламентом, в соответствии с которым иеромонахом можно было стать, лишь достигнув тридцатилетнего возраста. Дмитрий Честной стал иеромонахом в 1829 году, то есть по документам год рождения необходимо было указать не позднее 1799 г., что и было сделано (такая практика была распространена; так, учителю Аввакума отцу Иакинфу (Бичурину) было прибавлено с этой же целью целых восемь лет[9]). Сохранилось еще одно свидетельство, убеждающее нас в том, что Дмитрий Честной родился в 1804 г. На обороте одного из писем Аввакума из Китая есть запись, сделанная неизвестным лицом: “1869-го года.
Д л я п а м я т и.
1). Брат наш о<тец> Архимандрит Аввакум родился 1804-го года в феврале месяце, - в миру Димитрий Честной. По окончании Академического курса 1829-го года ноября 19-го[10] дня, постриженец Александроневской С<анкт>-Петербургской Лавры. -
в 1866-м году умер и погребен в оной же Лавре около Алтаря свято-Духовной церкви, марта 10-го дня Архимандритом Иоанном Ректором С<анкт>-Петербургской Д<уховной> Академии, а ныне Епископом Смоленской Епархии”[11]. Далее в записи приводятся сведения о брате Дмитрия Алексее Честном. Многочисленные подробности свидетельствуют о том, что автор хорошо знал и самого Аввакума и его семью, поэтому следует признать наиболее вероятной датой рождения Дмитрия Честного февраль 1804 г.
Место рождения Аввакума из существующих источников также не совсем ясно: “Тверские епархиальные ведомости” называют погост Рожок Осташковского уезда Тверской губернии[12], “Русский биографический словарь” - погост Родик того же уезда[13]. Но населенного пункта с названием Родик в Осташковском уезде не было. Существовал погост Рожок, расположенный в 30 верстах от Осташкова на озере Селигер, по правую сторону Старорусского тракта. В этом небольшом, но имевшем церковь погосте, очевидно и родился Дмитрий Честной.
Следующие сведения о Дмитрии Честном относятся к 1817 г., он упоминается в списках, присылаемых из уездных училищ в Тверскую духовную семинарию, в числе “поступивших в высшее отделение низшего отделения”[14]. На этом листе не указано уездное училище, представившее сведения, но предыдущая запись содержит данные об учениках Старицкого уездного училища, а написана она тем же почерком и на такой же бумаге, что и интересующая нас. Затем Дмитрий Честной упоминается в “Годичной ведомости о учениках Старицкого духовного уездного училища за 1818г.” В списке высшего отделения первым номером значится: “Дмитрий Честной Старицкого уезда села Бабина священника Семена Димитриева сын. Лет - 14, поступил в ученики - сентября 1-го дня 1815 года, поведения честного, способностей хороших, прилежания изрядного, успехов очень хороших”[15]. Из этих записей следует, что к 1815 г. семья священника Семена Дмитриевича Честного переехала в Старицкий уезд. В то время существовало несколько населенных пунктов с названием “Бабино”, но лишь село Бабино (впоследствии Никольское), расположенное в 50 верстах от Старицы на Осташковской торговой дороге, имело церковь, где мог служить отец Дмитрия Честного.
1-го сентября 1819 г. Дмитрий Честной поступает в Тверскую духовную семинарию и обучается весьма успешно: во всех сохранившихся ведомостях отмечаются хорошие способности и прилежание, отличные успехи и “отлично честное” поведение[16]. Во время экзаменов в 1823/1824 учебном году, когда Дмитрий Честной обучается уже на высшем отделении (в 1822/1823 уч. г. - среднее отделение[17]), он демонстрирует хорошие знания, о чем свидетельствуют оценки: по классу церковной истории - отлично, довольно хорошо, отлично; по классу греческого языка - отлично, очень хорошо, отлично; по классу еврейского языка - очень хорошо, отлично; по классу богословия - отлично[18]. Кроме того, Дмитрий Честной открывает “Список Тверской семинарии учеников, отличных по благонравию”[19].
Сведений о семье Честных сохранилось очень немного, и почти все они относятся именно к периоду обучения Дмитрия в Тверской духовной семинарии. В прошении, поданном в семинарское правление Дмитрием Честным и рассмотренном 28 октября 1822 г., содержится просьба “по бедности и многосемейству отца его, принять его в число казеннокоштных воспитанников”. Правление вынесло решение: “Ученика Честного, по прописанным в его прошении причинам и по уважению очень хороших успехов в учении, при отлично честном поведении, на открывшуюся в семинарском корпусе казеннокоштную вакансию определить”[20]. Из ученических ведомостей известно, что вместе с Дмитрием в Тверской духовной семинарии обучался его младший брат - Алексей Честной (зачислен 12 сентября 1819 г.[21], то есть всего на двенадцать дней позже самого Дмитрия), который, правда, не отличался такими успехами, как Дмитрий: “поведения хорошего, способностей - средственных, прилежен, успевает средственно”[22]. Фамилия Честных упоминается в ведомостях Тверской духовной семинарии еще несколько раз - в списках учеников низшего 2-го отделения за 1823/1824 учебный год значится Петр Честной. Однако указаний на то, что Петр Честной приходится братом Дмитрию и Алексею, у нас нет[23].
Окончив Тверскую духовную семинарию в 1824 г., Дмитрий Честной поступает в Санкт-Петербургскую духовную академию, которую заканчивает в 1829 году, а 25 сентября того же года “академическою конференциею с утверждением комиссии духовных училищ возведен на степень старшего кандидата с правом получить степень магистра по прошествии одного года, если служба его будет одобрена епархиальным начальством”[24]. Но этим правом Дмитрий Честной не воспользовался: аттестат был подписан 21 ноября[25] (очевидно, тогда же и получен), а 9 ноября[26] он принял постриг и имя Аввакум, решив отправиться в Пекин миссионером-иеромонахом в составе 11 русской миссии.
Основы китайского языка Аввакум в 1830 г. изучал в Кяхте под руководством известного востоковеда отца Иакинфа (в миру Никиты Яковлевича Бичурина), на которого произвел благоприятное впечатление: “Среди новых миссионеров выделялся, пожалуй, иеромонах Аввакум Честной, молодой человек лет двадцати пяти, немного болезненный, но ума острого и соображения быстрого. Объяснения он схватывал на лету и запоминал их, кажется, крепко”[27].
Основную цель русской миссии в Пекине составляло богослужение, проповедование Евангелия, поддержание веры в исповедовавших христианскую религию албазинцах (потомках русских жителей г. Албазина, взятых в плен китайцами в 1685 г.)[28]. Однако в задачи миссионера входили не только пасторские обязанности, но и изучение языка, истории, религии Китая, а также выполнение дипломатических функций в посредничестве при сношениях русского правительства с Китаем. Деятельность Аввакума в Китае была весьма обширна. Он совершал богослужения в церкви Успеяния Богоматери, произнося проповеди на китайском языке. Ссылки же на текст из прочитанного Евангелия в нескольких экземплярах раздавались слушателям[29]. Для чтения своим прихожанам он переводил на китайский язык поучения, церковные песнопения и молитвы, перевел на тибетский язык Евангелие от Луки, на китайский - сочинение И.Д. Мансветова “Черты деятельного учения веры”. Детей своих прихожан он учил на китайском языке в организованном для них училище православному вероучению, арифметике и географии.
Обращение в христианскую веру не было простым делом. Сохранились воспоминания отца Гурия (в миру Григория Платоновича Карпова) о двух случаях, происшедших с Аввакумом в Китае. Албазинец Варнава очень хотел, чтобы его сын получил полный оклад гвардейского офицера и горячо молился об этом перед иконой. Сыну было отказано, и Варнава, схватив нож, изрубил икону на мелкие куски. Когда Аввакуму рассказали об этой истории, он ответил, что это очень большой грех и совершившего его Бог покарает смертью. Неизвестно, какую смерть предвещал Аввакум, временную или вечную, но Варнава, бывший до этого совершенно здоровым, неожиданно умер на третий день в жестоких муках. Это событие сильно подействовало не только на христиан, но и на язычников, и с этого времени к русской вере стали относиться со значительно большим уважением. В другом случае Аввакум предупредил некоего Петра, что если он откажется окрестить своего ребенка, то мальчик может умереть. Петр отказался. Когда же его сын тяжело заболел, отчаявшийся Петр послал за русским священником и мальчик был окрещен. Но даже после выздоровления сына Петр, вопреки своим обещаниям, все-таки не стал посещать церковь[30].
Жизнь в Китае не была легкой и из-за отсутствия элементарных удобств. Вот как описывает Аввакум свою комнату: “...на южной стороне вместо кирпичной стены сделана деревянная решетка и оклеена тонкою бумагою. На языке дураков вся эта стена называется окном. Входишь в комнату, как в ад или сени смертные; не думай ни читать, ни писать, ничего не увидишь, доколь глазные зрачки не расширятся как у совы и не посоловеют как у кошки <...> От недостатка нужной теплоты в комнатах обыкновенно приказываешь сильнее нагревать подпольную печь, чтоб не замерзнуть; но эта проклятая печь, как на беду у меня одного сделана близ того бумажного окна, где нужно постоянно сидеть и заниматься; ибо в других местах или темно или слишком холодно. Вообрази же теперь, что ты зимой сидишь над раскаленною печью, как на горячей сковороде и притом около бумажной стены, сквозь которую все восемь Китайских ветров свободно проходят и разгуливают по комнате. Ногам постоянно жарко, а спине и плечам холодно”[31].
В 1835 г. отец Аввакум был назначен начальником Пекинской миссии. В 1837 г., “во внимании к отличному усердию и ревностным трудам”[32], он награжден орденом св. Анны 2-й степени, с выплатой 120 рублей серебром в год[33], а в 1842 г. - орденом св. Владимира 3-й степени, как сказано в грамоте, “в воздаяние полезных трудов” его за работу в Китае “по ученой части и отличного усердия”[34].
Миссионерская деятельность Аввакума была весьма обширна, но известность свою он получил, в первую очередь, как востоковед. За время пребывания в Китае Аввакум изучил китайский, маньчжурский, монгольский, тибетский и корейский языки, что давало ему возможность пользоваться почти всей имеющейся в Китае литературой. Аввакум интересовался различными религиями Восточной Азии, изучал историю, географию, этнографию Манчжурии, Южной Сибири, Кореи, Индокитая. Особый интерес вызывали у него те сведения, которые хотя бы косвенно относились к России или к распространению христианства в Азии. По единогласному мнению знавших его лично, “архимандрит Аввакум стал одним из замечательнейших ученых своего времени”[35].
Свои энциклопедические знания Аввакум продемонстрировал еще в Китае, когда там была найдена древняя надпись в монастыре города Боадинь-фу, сделанная на камне. Не сумев расшифровать текст, пекинские ученые обратились за помощью к Аввакуму, который предложил вариант прочтения этого монгольского текста на основе сходства некоторых букв с тибетским алфавитом. Когда же был найден старинный китайский перевод этой надписи, выяснилось, что вариант, предложенный Аввакумом, полностью ему соответствует [36]. В 1846 г., уже возвратившись в Россию, Аввакум легко разобрал и перевел древнюю монгольскую надпись, сделанную на серебряной дощечке, которая была найдена в Восточной Сибири. В.В. Григорьев, опубликовавший перевод надписи Аввакума со своими примечаниями, сообщал: “...надпись, о которой идет речь, разобрана, прочитана и переведена совершенно удовлетворительно соотечественником нашим <...> архимандритом Аввакумом Честным. И как еще было дело: сегодня прислали из департамента эту надпись к о<тцу> Аввакуму на рассмотрения, а завтра он уже представил туда свой перевод ее! Мало того, - представил, да и забыл о нем, точно как будто сделал самое простое, нетрудное дело. Еще образчик смирения и даровитости русского человека”[37]. Позже Аввакум прочитал еще несколько подобных надписей, высеченных камнях и монетах. Им же открыта первая кючжукская надпись и найдено несколько букв киданьского письма[38].
Основной труд Аввакума - “Каталог книгам, рукописям и картам на китайском, маньчжурском, монгольском, тибетском и санскритском языках, находящимся в библиотеке азиатского департамента”. Описанные здесь произведения восточной письменности в количестве 609 единиц составляли ценнейшее и, возможно, единственное собрание в Европе. Каталог публиковался дважды, причем оба раза без имени составителя. За успешное выполнение этого поручения Аввакум был в 1844 г. возведен в архимандриты, с назначением членом Санкт-Петербургской духовной консистории и духовной цензуры (отметим, что еще в 1842 г. Аввакум Честной был избран действительным членом конференции Санкт-Петербургской духовной академии[39]).
Кроме “Каталога...” и вышеназванных переводов, Аввакуму принадлежат две заметки в “Записках Сибирского отдела Русского географического общества”[40]. К сожалению, этим и ограничиваются известные нам работы архимандрита Аввакума. Однако вклад его в изучение языков, истории, религий народов Востока неизмеримо больше. Отсутствие честолюбия и скромность были причиной того, что приобретение знаний и их практическое применение являлись главной его целью. Для этого замечательного человека важен был вклад в развитие науки, а не личная известность как ученого. Он “готов был по просьбе первого встречного написать целый ученый трактат и отдать эту работу в полное распоряжение просителя, нисколько не заботясь о том, что он воспользуется трудом для собственного прославления”[41]. Современники Аввакума отдавали должное как его огромным знаниям, так и его высоким человеческим качествам: “Кто знал его близко, не мог не любить. Это был светильник, который не для себя существовал, но от которого заимствовало свет и теплоту все, что окружало его”[42]. Позже, в середине 1850-х гг., когда Аввакум состоял переводчиком при Н.Н. Муравьеве, ни одна статья о Сибири и Дальнем Востоке не выходила без его рассмотрения. Даже в конце жизни, разбитый параличом, Аввакум никогда не отказывал в помощи Русскому географическому обществу[43].
Такой разносторонне образованный человек как нельзя лучше подходил для должности переводчика при генерал-адъютанте Е.В. Путятине, направлявшемся с миссией в Японию.
Отношения России и Японии исторически складывались достаточно сложно. Слухи о богатых землях на востоке доходили до Москвы еще в первой половине ХVII в.[44], но особенный интерес к Японии (Нифону) русские стали проявлять после встречи известного русского исследователя Камчатки Владимира Атласова с японцем Дэмбэем, который после встречи с Петром I в 1702 г. стал первым учителем японского языка в России. В начале ХVIII в. Россия имела некоторые сведения о Японии из сообщений голландцев и от японцев, потерпевших кораблекрушения у российских берегов, но морской путь в эту страну известен не был. Экспедиция М.П. Шпанберга, снаряженная в середине 1730-х гг. и получила задание разведать морской путь в Японию, ознакомиться с политическим строем, обследовать японские острова и, по возможности, установить мирные торговые отношения. Однако Шпанбергу это удалось сделать лишь в 1739 г. совместно с В. Вальтоном: их экспедиция проложила морской путь с севера к берегам Японии. В 1792 г. в Японию была направлена первая русская миссия, которую возглавлял А.К. Лаксман; предлогом послужило возвращение на родину японца Дайкокуя Кодаю, потерпевшего кораблекрушение. В ходе переговоров японское правительство выдало русским лицензию на торговлю в Нагасаки. Однако когда через 12 лет, в 1804 г., в Японию прибыла миссия Н.П. Резанова, японское правительство отказалось от своего обещания, заявив, что русские ошибочно поняли смысл выданной им лицензии. Резанов попытался договориться об открытии японских портов, но ему пришлось ждать встречи с представителями японского правительства более пяти месяцев. В ответ на предложения русских японцы заявили, что торговля с иностранными государствами приносит Японии не пользу, а ущерб, поэтому все предложения отвергаются, “в случае повторного прибытия в Японию зарубежных миссий они будут немедленно выдворены из страны”[45]. Позднее Россия неоднократно предлагала Японии заключить договор о торговле и дружеских отношениях, но неизменно наталкивалась на отказ.
Таковы были отношения между двумя странами накануне экспедиции Путятина. Генерал-адъютант Путятин прибыл на Нагасакский рейд в августе 1853 г. Эта миссия, как и предыдущие, имела целью открытие японских портов, заключение договоров о дружбе и торговле, а также решение вопроса о границе между Японией и Россией. Прибытие в Японию и контакты с японцами и нашли отражение в дневнике Аввакума[46]. В конце концов, после бесконечных проволочек правительство бакуфу направило в Нагасаки своих уполномоченных, назначив их “ответственными за прием русских. После предварительной встречи 31 декабря (см. описание Аввакума) с 3 января 1854 г. начались переговоры. Путятин получил от японцев письменное подтверждение права наибольшего благоприятствования для России: в том случае, если японское правительство откроет свои порты для какого-либо из иностранных государств, Россия будет допущена к торговле раньше, чем другие нации, это касалось и прочих привилегий. В марте 1854 г. командор Перри, посланный во главе большой эскадры в Японию, под угрозой военных действий вынудил японское правительство заключить американо-японский договор. В октябре того же года Путятин прибыл для завершения переговоров. Итог переговоров был таков: государственная граница на Курильских островах будет проходить между островами Итуруп и Утуруп. Для русских судов бакуфу открывало три порта: Хакодате, Симода и Нагасаки (так же, как для США). 26 января 1855 г. был подписан первый русско-японский договор об установлении мирных дружеских отношений, которым и было положено начало русско-японским отношениям[47].
Путятин высоко оценил помощь Аввакума в ходе переговоров с японцами, и ему было присвоено звание архимандрита первоклассного монастыря. Но не только профессиональные, а и личные качества Аввакума были отмечены его спутниками. Другой участник экспедиции Путятина - И.А. Гончаров - писал об Аввакуме: “Как он сам лично не имел врагов, всеми любимый и сам всех любивший, то и не предполагал их нигде и ни в ком: ни на море, ни на суше, ни в людях, ни в кораблях. У него была вражда только к одной большой пушке, как совершенно ненужному в его глазах предмету, которая стояла в его каюте и отнимала у него много простора и свету.
Он жил в своем особом мире идей, знаний, добрых чувств - и в сношениях со всеми нами был одинаково дружелюбен, приветлив. Мудреная наука жить со всеми в мире и любви была у него не наука, а сама натура, освященная принципами глубокой и просвещенной религии. Это давалось ему легко: ему не нужно было уменья - он иным быть не мог. Он не вмешивался никогда не в свои дела, никому ни в чем не навязывался, был скромен, не старался выставить себя и не претендовал на право даже собственных, неотъемлемых заслуг, а оказывал их молча и много - и своими познаниями, и нравственным влиянием на весь кружок плавателей, не поучениями и проповедями, на которые не был щедр, а просто примером ровного, покойного характера и кроткой почти младенческой души.
В беседах ум его приправлялся часто солью легкого и всегда добродушного юмора.
Кажется, я смело могу поручиться за всех моих товарищей плавания, что ни у кого из них не было с этою прекрасною личностью ни одной неприятной, даже досадной, минуты...”[48]. (Отметим, что в библиотеке Гончарова хранился экземпляр “Отчета императорского Русского географического общества за 1866 год...”, где рассказывалось о деятельности Аввакума[49]. Приведенный отзыв Гончарова вошел в очерк “Через двадцать лет”, который был впервые опубликован в 1874 г., и в нем, очевидно, учитывались характеристики, данные Аввакуму бароном Остен-Сакеном).
В 1854 г. Аввакуму вместе с некоторыми другими членами экспедиции было разрешено возвратиться в Санкт-Петербург сухим путем через Сибирь.
В 1855 г. Аввакум снова был командирован через Морское министерство в Иркутск, в распоряжение генерал-лейтенанта Н.Н. Муравьева, в 1847 г. назначенного генерал-губернатором Восточной Сибири. Муравьев сыграл значительную роль в расширении Российских владений в Сибири: именно он первым поставил вопрос о возвращении Амура, который был отдан Китаю в 1689 г. Исследования Г.И. Невельского, доказавшего доступность устья Амура для больших судов, сделали эту проблему еще более актуальной, поскольку это был удобный путь для сообщения с Тихим океаном. 22 января 1854 г. император Николай предоставил Муравьеву право вести все сношения с Китайским правительством по разграничению восточной окраины и разрешил произвести по Амуру сплав войска, который начался в мае того же года. Военный контингент должен был защитить неразграниченные Китаем и Россией территории от возможности вторжения английских и французских войск. В июне 1855 г. Александр II поручил Муравьеву вступить в переговоры с Китаем для разрешения вопроса о границе на Дальнем Востоке. Архимандрит Аввакум пробыл в распоряжении Муравьева два года в качестве переводчика, а в 1857 г. присоединился к миссии генерал-адъютанта Путятина, направлявшейся в Китай с целью ускорить пограничное размежевание. Далее дипломатическая работа Муравьева и Путятина велась параллельно. Аввакум сообщал Муравьеву о ходе переговоров Путятина с китайцами, о реакции Китая на овладение русскими Амура[50].
В течение 1857 - 1858 гг. Аввакум принимал деятельное участие в дипломатических переговорах Путятина с китайским правительством, присутствовал при заключении Тяньцзинского трактата 1 июня 1858 г. (28 мая 1858 г. Муравьевым был уже заключен Айгунский договор, о чем Путятин не знал, по которому России возвращалась территория, отторгнутая цинским правительством по Нерчинскому договору в 1689 г.), расширявший права российских купцов в Китае, предоставлявший России право назначать консулов в открытые для российских торговых судов порты и распространявший на Россию права наибольшего благоприятствования.
В 1858 г. Аввакум был награжден орденом св. Владимира 2-й степени. Из экспедиции Путятина он возвратился вверх по Амуру в Иркутск, где получил очередную награду: “Свидетельство. На основании всемилостивейшего манифеста, данного в 26-й день августа 1856 года, и высочайше утвержденных в тот же день правил состоящей в ведомстве Азиатского департамента Министерства иностранных дел и находящийся в командировке в настоящее время в г. Иркутске архимандрит Аввакум пожалован в память войны 1853 - 1854 - 1855 - 1856 годов бронзовым наперсным крестом на Владимирской ленте.
В удостоверение чего и дано ему сие свидетельство за надлежащим подписом и печатию. 1859 года января 28 дня”[51].
Но уже в этом же, 1859 г., Аввакум сопровождает Н.Н. Муравьева в Японию, где в качестве переводчика участвует в переговорах об острове Сахалин.
Возвратившись в Петербург лишь в 1860 г., Аввакум поселился в Александро-Невской лавре, где и жил до самой смерти.
Последний из известных нам документов об Аввакуме датирован 1865 г. Он написан посторонним лицом и служит дополнительной характеристикой этого замечательного человека: дав в долг деньги сроком на два года, Аввакум ждал возвращения долга целых четыре (напомним при этом, что пенсия его регулярно перечислялась родственницам в Старицу): “1865 года июля первого дня, я нижеподписавшийся дал сию росписку отцу Архимандриту Аввакуму в том, что сего числа получил от него росписку писанную 1861-го года июня второго дня, выданную ему сербским купцом Иваном Петрович в занятых у него деньгах суммою в четырех тысячах рублей серебром, сроком на два года, каковую и должен я на него Петрович представить куда следует ко взысканию, полученные деньги немедленно доставить ему отцу Архимандриту, завычетом за хлопоты и издержки из полученных четвертую часть. Царскосельский 2-й гильдии купец Петр Иванов Ногинов”[52]. Дальнейшая судьба этих денег не известна. В следующем, 1866 г., архимандрит Аввакум умер. На его могиле, на кладбище Александро-Невской лавры воздвигнут памятник с русской и китайской надписями.

П Р И М Е Ч А Н И Я
[1] В 1857-1858 гг. Аввакум принимал участие в переговорах России с Китаем, параллельно шло освоение русскими территорий Дальнего Востока. В письме А.А. Труневу от 25 сентября 1857 г. Аввакум сообщает, что в этот день была открыта бухта, названная заливом св. Ольги, и река, впадающая в этот залив, которую назвали «рекою Аввакума» (см.: Архимандрит Аввакум (Честной). Дневник кругосветного плавания на фрегате «Паллада» (1853 г.) Письма из Китая (1857-1858 гг.) Тверь, 1998. С. 96). Открытые заливы до сегодняшнего дня не потеряли своего значения. По названию залива Ольги был назван поселок, образованный на его берегу, сохранилось и название реки: “В глубине залива Ольги, на берегу окруженной высокими лесистыми хребтами бухты Тихая Гавань, расположен районный центр поселок Ольга (4 тыс. жителей). В поселке находится единственный на всем восточном побережье Приморского причал для швартовки морских судов. Побережье залива Ольги и долина впадающей в него реки Аввакумовки - один из очагов первоначального заселения края: в 1857 г. здесь был учрежден военный пост, в 1861 - 1864 гг. переселенцы с Амура основали на реке Аввакумовке деревни Пермское и Ветка, а в начале ХХ столетия в верховьях реки возникли молдавские села Фурманово и Молдаванка <...> В бассейне Аввакумовки, близ бьющего у подножия живописного хребта минерального источника типа “нарзан”, функционирует бальнеологическая лечебница Сандагоу” (Советский союз: Географическое описание: В 22 т. М., 1974. Дальний Восток. С. 262).

[2] ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2644 (Документы Ф. 103. Ед. хр. 2643-2646 переданы Тверскому музею осташковским протоиреем В.П. Успенским, вероятно, сразу после смерти Аввакума).

[3] 27 сентября 1897 г. (см.: Журнал ТУАК. № 65), 28 февраля 1900 г. (см.: Журнал ТУАК. № 63).

[4] Архимандрит Аввакум Честной // ТЕВ. 1899. №№ 7 - 9.

[5] РБС. СПб., 1896. Т. 1. С. 22-23.

[6] ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2645.

[7] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 27. Л. 167.

[8] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 43. Л. 43 об. - 44.

[9] См. об этом: Кривцов В. Отец Иакинф. Л., 1978. С. 54.

[10] Окончил Академию 25 сентября 1829 г., аттестат выдан 21 ноября 1829 г. (ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2645).

[11] Там же. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2643. Л. 19 об.

[12] ТЕВ. 1899. № 7. С. 184.

[13] РБС. Т. 1. С. 22.

[14] ГАТО. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 24. Л. 167.

[15] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 27. Л. 167.

[16] См.: Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 43. Л. 43 об. - 44; Ед. хр. 50. Л. 3 об. - 4.

[17] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 43. Л. 208-209.

[18] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 55. Л. 17, 34, 54, 76, 200, 284, 324.

[19] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 55. Л. 57.

[20] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 41. Л. 140.

[21] Там же. Ф. 575. Оп. 1. Ед. хр. 43. Л. 210.

[22] Там же. Кроме того, об Алексее Честном известно, что он “родился 1808-го года марта 10 дня. В брак вступил с дочерию священника Старицкого уезда села Луковникова - Феодосией Федоровою 1833-го года октября 1-го дня. Рукоположен во священна при высокопреосвященнейшем Григории Тверском, в Москве епископом Дионисием бывшим на покое во второклассном Бого -” - на этом запись обрывается. (ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2643. Л. 19 об.).

[23] О Петре Честном см.: ГАТО. Ф. 575. Оп.1. Ед. хр. 55. Л. 30 об., 60 об., 83 об., 271 об.О других родственниках Дмитрия Честного свидетельствует и более поздний документ - письмо из канцелярии капитула орденов Министерства императорского двора № 2537 от 20 апреля 1860 г., в котором канцелярия капитула орденов сообщает Аввакуму, что пенсионные деньги (120 рублей серебром в год), назначенные архимандриту Аввакуму одновременно с награждением орденом св. Анны 2 степени, “с 1 мая минувшего 1859 года, согласно отзыву Вашему будут ассигнованы к выдаче от Старицкого уездного казначейства трем вдовам <:> священника Авдотье Писцовой, священника Анастасье Честной и диакона Анастасье Честной по равной части каждой” (ГАТО. Ф. 103. Оп 1. Ед. хр. 2645). Конечно, вдовы священника и дьякона были не просто однофамилицами Дмитрия Честного, а его родственницами, а то, что пенсия делилась на равные части - указывает и на родство его с Авдотьей Писцовой. Однако характер родства установить не удалось.

[24] ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2645. Об окончании Дмитрием Честным Санктпетербургской духовной академии см. также: Чистович Илларион. История Санктпетербургской духовной академии. СПб., 1857. С. 447.

[25] ГАТО. Ф. 103. Оп.1. Ед. хр. 2645.

[26] См. запись в дневнике от 9 ноября (с. 52 наст. изд.). Возможно, имеется в виду одна дата, указанная по разным - юлианскому и григорианскому - календарям. По другим данным это произошло 19 ноября (ГАТО. Ф. 103. Оп 1. ед. хр. 2643. Л. 19 об.).

[27] Кривцов В. Указ. соч. С. 530.

[28] Об истории русской миссии в Пекине см.: Чистович Илларион. История Санктпетербургской духовной академии. С. 282-283.

[29] В библиотеке Пекинской миссии хранятся два слова Аввакума на китайском языка на дни Введения во храм Пресвятой Богородицы и Рождества Христова (См.: Алексий, иеромонах. Китайская библиотека и ученые труды членов Императорской Российской Духовной и Дипломатической миссии в г. Пекине или Бэй-Цзине (в Китае). Спб., 1889. С. 29.

[30] См. об этом: Русская старина. 1884. Т. 43. С. 659.

[31] Письмо Аввакума Честного из Пекина в Архангельск. 1834 г., 12 июня // Русский архив. 1884. № 3. С. 158.

[32] ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2646.

[33] См. прим. 21.

[34] ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. ед. хр. 2646.

[35] Отчет императорского Русского географического общества за 1866 г., составленный секретарем общества, бароном Остен-Сакеном. Спб., 1867. С. 3.

[36] См. об этом: Григорьев В.В. Объяснение древней монгольской надписи, найденной в Сибири // Журнал Министерства внутренних дел. 1846. Ч. 16. С. 142.

[37] Там же. С. 129.

[38] Иакинф. Статистическое описание Китая// Там же. С. 140.

[39] См. об этом: Чистович Илларион. История Санктпетербургской духовной академии. С. 393.

[40] О надписи на каменном памятнике, находящемся на берегу реки Амура недалеко от впадения ее в море // Записки сибирского отдела Русского географического общества. 1856. кн. П. С. 78 - 79; О надписи, находящейся на скале у Мангутской пещеры // Там же. С. 87 - 88.

[41] Отчет императорского Русского географического общества за 1866 год... С. 4.

[42] Там же. С. 5.

[43] См. об этом: Записки Сибирского отдела Русского географического общества. 1856. Кн. П. С. 4.

[44] Подробнее см.: Полевой Б.П. Первые известия сибирских казаков о японцах (1652 - 1653 гг.) // Краткое содержание докладов годичной научной сессии Института этнографии АН СССР. 1970. Л., 1971. С. 55 - 57.

[45] Синтаро Накамура. Японцы и русские. Из истории контактов. М., 1983. С. 134.

[46] См.: Архимандрит Аввакум (Честной). Дневник кругосветного плавания на фрегате «Паллада» (1853 г.) Письма из Китая (1857-1858 гг.). С. 25-86.

[47] Об экспедиции Путятина и русско-японских отношениях см. также: Файнберг Э.Я. Русско-японские отношения в 1697 - 1875 гг. М., 1960.

[48] Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8-и т. М. Т. 3, 1978. С. 434 - 435.

[49] См.: Описание библиотеки И.А. Гончарова. Каталог. Ульяновск. 1987. С. 66.

[50] См.: Архимандрит Аввакум (Честной). Дневник кругосветного плавания на фрегате «Паллада» (1853 г.) Письма из Китая (1857-1858 гг.). С. 101-103.

[51] ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 2646.

[52] Там же. Ед. хр. 2645 (сохраняем орфографию и пунктуацию оригинала).